Показателен, например, образ Кречинского в спектакле «Свадьба Кречинского» по пьесе А. В. Сухово-Кобылина (1856), где актер истолковал его как «тип польского выходца, отчаянного пройдохи, льстивого, вкрадчивого, смелого, не останавливающегося ни перед чем для достижения богатства» (И. И. Панаев). Да еще был добавлен польский акцент, что многие критики, вопреки мнению автора пьесы, посчитали искажением замысла драматурга.

«Рим <…> дан в чисто архитектурном рисунке, воспроизводящем суровый, серый камень, в который как бы врезаны эмблемы Рима», «костюмы великолепно стилизованы: острые, колющие углы, жесткие, негнущиеся складки», а Египет — «одна голая схема разложения и распада. Вся сценическая площадка изломана самым прихотливым образом», «острота в костюмах головных уборах, женских украшениях», «много смелой наготы», и «все действо „римское“ разыгрывается в одной плоскости, все действо „египетское“ — во многих плоскостях, образующих на различных высотах и в разных направлениях переходы, лестницы, площадки», «вместо колонн — группы каких-то жердей, своей хрупкостью указующих на призрачность всего этого мира»*.
Рецензенты, в целом не согласившиеся со сценической трактовкой шекспировской трагедии, тем не менее, отмечали достойную игру отдельных исполнителей. «Актеры вывезли на себе спектакль, несмотря на то, что им взвалили на плечи по меньшей мере две кубических сажени досок, ступеней полтораста лестниц и гросс или два режиссерских указаний, подслушанных за кулисами Московского Камерного театра», — утверждал В. Азов*.