Подводя итоги минувшего сезона, критик П. И. Сторицын утверждал, что эта постановка оказалась одной из самых удачных среди других спектаклей театра по пьесам А. Н. Островского. Успех комедии обеспечил слаженный актерский ансамбль: А. А. Немирова-Ральф — Мурзавецкая, Р. Б. Аполлонский — Мурзавецкий, М. А. Потоцкая — Глафира, Е. А. Мирова — Купавина, А. А. Чижевская — Анфуса, В. Н. Давыдов — Лыняев, Ю. В. Корвин-Круковский — Беркутов, К. Н. Яковлев — Чугунов, П. И. Лешков — Горецкий.

Актеры прославленной сцены выступили во всеоружии своего мастерства. Они всецело захватили зрительское внимание. Публика неустанно рукоплескала. В период активных поисков новых форм сценического искусства этот спектакль словно утверждал художественную ценность и востребованность традиционного прочтения классического материала. «Пред нами встал во весь рост б. Александринский театр и доказал постановкой ˂…˃ насколько может быть сильна еще эта сцена классическим репертуаром, в особенности Островским и его традициями», — свидетельствовал Л. Л. Аронсон.*

Филигранную работу проделала Потоцкая при создании образа хитрой и изобретательной стяжательницы Глафиры, наделенной драматургом неприглядными качествами «волка в овечьей шкуре». Актриса великолепно передавала истинную сущность своей героини, у которой за внешней благопристойностью кроются беспринципность и вероломство.

«Все, что только можно было придать этой роли чарующе-хищнического, всю гамму переходов от напускной скромности до вызывающей беззастенчивости и обратно, все это взято именно в тех тонах, которые не оставляют места для представления иной Глафиры, для иного толкования всего типа в целом, или же каждой его детали, помеченной ремаркой Островского», — с восхищением писал Аронсон.* И при этой «хищности» во взгляде и движениях, «насыщающей всю сцену атмосферой опасности», героиня Потоцкой оставалась чрезвычайно обаятельной, пленяла ловкостью, изяществом и в целом была даже «симпатична» зрителю. Критик полагал, что «о такой Глафире Островский мог лишь мечтать»*.