Критики также указывали на необоснованное снижение жанра. Острая сатира, пронизанная глубоким драматизмом, превращалась буквально в водевиль. Непроизвольно происходило смещение смысловых акцентов в трактовке главных персонажей, в результате чего, утрачивалась проблематика пьесы. Было заметно, как сложно справляться с режиссерскими задачами молодым талантливым актерам (Н. К. Симонову – Чацкому, Н. С. Рашевской – Софье), уже успевшим проявить себя в других ролях. Тема любви Чацкого к Софье была развита до такой степени, что превращала главного героя в одержимого чувством «расшалившегося школьника» (Г. Авлов), «придурковатого переростка» (С. Дрейден), «круглого идиота» (Б. Мазинг). Ни о каком «уме» говорить не приходилось, и обличительные речи из уст такого Чацкого звучали странно и неубедительно. Зритель сочувствовал скорее «добродушному» и «благообразному старичку» Фамусову в исполнении Б. А. Горин-Горяинова, который будучи «степенным хозяином дома» «не допускает у себя сумасшедших и истеричных выкриков влюбленного юноши»*.