Одобренная 22 декабря 1862 года к постановке Театрально-литературным комитетом, уже через несколько дней, 31 декабря, пьеса получила и разрешение драматической цензуры.
В содержании драмы центральная пословица, давшая название произведению, не звучит, но один из персонажей, Курицын, подводит итог случившемуся в афоризмах, близких ей по семантике: «Не ждал, не гадал, а в беду попал! Беда не по лесу ходит, а по людям».
Цензор сомневался, возможно ли пропустить «новейшую пьесу талантливого драматурга Островского, появления которой с нетерпением ожидает публика», ведь семейная драма заканчивается убийством: честный лавочник Краснов, после того как жена сознается в измене и в том, что она никогда его не любила, убивает ее. И хотя кульминация трагедии происходит за сценой, но подобный сюжет был немыслим для постановки. Цензору эта картина «того же темного царства», которое не раз изображал Островский, напомнила даже запрещенную драму А. Ф. Писемского «Горькая судьбина». Но, к счастью, главноуправляющий III отделением А. Л. Потапов сомнения цензора оставил без внимания и разрешил пьесу к представлению.
Из фондов СПбГТБ
Ф. А. Бурдин в роли Льва Краснова. Из фондов Государственного музея Л. Н. Толстого.
Драматург Виктор Александрович Крылов писал: «Драма "Грех да беда на кого не живет" составляет самую отрадную новость на русской сцене, в текущем сезоне. Каждое лицо, каждая речь в высшей степени живы; тут есть над чем поработать артисту. Даже мелкие лица лакей Карп (нечто подобное Гоголевскому Осипу в "Ревизоре") и несчастный чиновник, берущий взятку в целковых (каких не мало на святой Руси и в повестях, и в комедиях, и в жизни)— все очерчены с искусством, хорошо знакомым публике из других произведений ею любимого автора. Артисты довольно хорошо воспользовались этими данными, кроме г. Бурдина, повторявшего в роли Краснова свои обыкновенные ухватки и завывания, все были на своем месте, но особенно выделились роли Татьяны и Лукерьи, исполненные г-жами Снетковой и Линской».*
Об игре Фанни Снетковой, исполнившей до этого в пьесе А. Н. Островского «Гроза» Катерину, так же тепло отзывались многие рецензенты: «Перед вами действительно была простенькая и добрая женщина, привыкшая жить в лени и праздности у богатой барыни, все её движения дышали натурой, всякое слово было сказано в простоте, без обыкновенных театральных интонаций, без пошлого наивничаянья и развязности девичьих».* «Царица грёз театрального Петербурга», красавица и необыкновенно талантливая актриса вскоре после премьеры, 31 января 1863, вышла в своем прощальном бенефисе и навсегда оставила сцену...
И хотя некоторые рецензенты едко замечали, что «в Петербурге никогда не умели играть пьес из купеческого быта»*, спектакль несомненно имел успех как у зрителей так и у театральной критики: «Пьеса была исполнена согласно всеми артистами <…> автор был вызван и после третьего, и после последнего акта. Пьеса смотрится не без интереса, потому что в ней много жизненной правды, и в ней есть сцены, исполненные теплоты и чисто русской поэзии».*
Ф. А. Бурдин в роли Льва Краснова. Из фондов Музея-заповедника «Усадьба "Мураново"»
А. А. Нильский. Из фондов Александринского театра.
Для своего бенефиса Нильский выбрал первый вариант пьесы, который был представлен в 1836 году. «Я решил поставить "Ревизора", но непременно по тому экземпляру, по которому эта комедия игралась при Гоголе» , — писал Нильский.* Этот выбор означал, что актер отказался от монолога Городничего, в котором он произносит в зал знаменитое «Чему смеетесь? Над собой смеетесь!».
Начальник репертуара, сомневаясь в подлинности и сохранности первого варианта пьесы, скептически отнесся к предложению Нильского. Для того, чтобы исполнить свой замысел, актеру пришлось найти рукописный экземпляр пьесы, с автографом самого Гоголя.
Александр Нильский пришел в труппу Александринского театра на смену А. М. Максимова в амплуа героев-любовников. Однако уже в дебютном спектакле 1860 года красивый юноша с недостаточно выразительным лицом продемонстрировал те свойства своего дарования, которые отмечала критика в течение всего его творческого пути: «он был прямолинеен, хорошо читал роль, иногда просто декламировал, и этим оканчивалась его игра» *.
Тем не менее, бенефис получил хороший сбор, что говорило о неизменном зрительском интересе к Гоголю и конкретно к «Ревизору». Главный успех спектакля был в том, что «никогда еще “Ревизор” не шел при таком великолепном ансамбле»*.
Хлестакова сыграл Мариус Мариусович Петипа. Актер создал своеобразный образ добродушного наивного мальчика, до конца не понимающего, что с ним происходит. Это была не подлая натура лжеца, как представлялось ранее, а «добродушная куколка»*, с которой обстоятельства управлялись помимо его воли. Ложь его была обоснована не характером, а минутным вдохновением. Лгал он не с увлечением, забываясь от собственных речей, а как бы случайно, «под влиянием выпитого вина»*.
М. М. Петипа в роли Хлестакова. 1881 г. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыкова».
М. Г. Савина в роли Марьи Антоновны. 1881 г. Из фондов СПбГМТМИ.
Мария Гавриловна Савина в этом спектакле впервые вышла на сцену в гоголевском репертуаре и исполнила роль Марьи Антоновны. Вольф в своей хронике писал, что она «произвела фурор, невозможно было вернее и комичнее изобразить жеманную провинциальную барышню, пустившуюся кокетничать с петербургским приезжим»*.
Савина создавала на сцене целый мир Марьи Антоновны, замкнутый, обособленный от всех остальных: «Голова ее занята лишь косыночками, бантиками и хорошенькими мужчинками. Она живет своим отдельным миром, она мечтает только о балах и нарядах, все остальное окружающее для нее не существует»* .
В пятом действии, где Марья Антоновна сидит и мечтает о будущем, Савина искусно работала с мимикой, так что критики называли ее игру «верхом мимического искусства»*. «Это крупный листок в лавровом венке артистки», — восторженно писал об игре актрисы очевидец.*
«Театр был в бенефис г. Нильского полон. Сбор достиг почти четырех тысяч. Бенефицианта приняли хорошо; поднесли ему лавровый венок, но за роль не особенно много аплодировали».*
